Неточные совпадения
Аркадий
посмотрел на базаровского
ученика. Тревожное и тупое выражение сказывалось в маленьких, впрочем приятных чертах его прилизанного лица; небольшие, словно вдавленные глаза глядели пристально и беспокойно, и смеялся он беспокойно: каким-то коротким, деревянным смехом.
Она казалась весьма озабоченной делами школы, говорила только о ней, об
учениках, но и то неохотно, а
смотрела на все, кроме ребенка и мужа, рассеянным взглядом человека, который или устал или слишком углублен в себя.
Всезнающая Любаша рассказала, что у Диомидова большой круг
учеников из мелких торговцев, приказчиков, мастеровых, есть много женщин и девиц, швеек, кухарок, и что полиция
смотрит на проповедь Диомидова очень благосклонно. Она относилась к Диомидову почти озлобленно, он платил ей пренебрежительными усмешками.
Потом осмотрел каждого
ученика и заметил все особенности: у одного лоб и виски вогнуты внутрь головы, у другого мордастое лицо далеко выпятилось вперед, там вон у двоих, у одного справа, у другого слева,
на лбу волосы растут вихорком и т. д., всех заметил и изучил, как кто
смотрит.
Вероятно, старику иной раз бывало тяжело и совестно
смотреть на недальновидность через край удовлетворенных
учеников своих.
Все чувствовали, что жалоба
на товарища осуждается более, чем самый проступок. Вся масса
учеников смотрела сочувственно
на наказываемого и с презрением
на доносчика. Некоторое время после этого его дразнили звуками, похожими
на блеяние козы, и звали «козою»…
Но меня уже ждал законоучитель. Он отпустил одного исповедника и
смотрел на кучку старших
учеников, которые как-то сжимались под его взглядом. Никто не выступал. Глаза его остановились
на мне; я вышел из ряда…
Едва, как отрезанный, затих последний слог последнего падежа, — в классе, точно по волшебству, новая перемена.
На кафедре опять сидит учитель, вытянутый, строгий, чуткий, и его блестящие глаза, как молнии, пробегают вдоль скамей.
Ученики окаменели. И только я, застигнутый врасплох,
смотрю на все с разинутым ртом… Крыштанович толкнул меня локтем, но было уже поздно: Лотоцкий с резкой отчетливостью назвал мою фамилию и жестом двух пальцев указал
на угол.
Все это было так завлекательно, так ясно и просто, как только и бывает в мечтах или во сне. И видел я это все так живо, что… совершенно не заметил, как в классе стало необычайно тихо, как
ученики с удивлением оборачиваются
на меня; как
на меня же
смотрит с кафедры старый учитель русского языка, лысый, как колено, Белоконский, уже третий раз окликающий меня по фамилии… Он заставил повторить что-то им сказанное, рассердился и выгнал меня из класса, приказав стать у классной двери снаружи.
Но странно, когда
смотришь на этот труп измученного человека, то рождается один особенный и любопытный вопрос: если такой точно труп (а он непременно должен был быть точно такой) видели все
ученики его, его главные будущие апостолы, видели женщины, ходившие за ним и стоявшие у креста, все веровавшие в него и обожавшие его, то каким образом могли они поверить,
смотря на такой труп, что этот мученик воскреснет?
Матвей Васильич подвел меня к первому столу, велел
ученикам потесниться и посадил с края, а сам сел
на стул перед небольшим столиком, недалеко от черной доски; все это было для меня совершенно новым зрелищем,
на которое я
смотрел с жадным любопытством.
Он был немножко выпивши, веселый;
смотрел на меня с ласковым сожалением доброго учителя к бестолковому
ученику…
В гимназии
на уроках Передонов злословил своих сослуживцев, директора, родителей,
учеников. Гимназисты слушали с недоумением. Иные, хамоватые по природе, находились, что, подлаживаясь к Передонову, выражали ему свое сочувствие. Другие же сурово молчали или, когда Передонов задевал их родителей, горячо вступались.
На таких Передонов
смотрел угрюмо и отходил от них, бормоча что-то.
Стоявший у двери мальчик-ученик смешливо фыркнул. Хозяин строго
посмотрел на него. По-испански стричь ему не приходилось, и он не знал, что это за прическа испанская, и есть ли такая прическа. Но если господин требует, то, надо полагать, он знает, чего хочет. Молодой парикмахер не пожелал обнаружить своего невежества. Он почтительно сказал...
Женевец привязался к своему
ученику почти так же, как мать; он иногда, долго
смотрев на него, опускал глаза, полные слез, думая: «И моя жизнь не погибла; довольно, довольно сознания, что я способствовал развитию такого юноши, — меня совесть не упрекнет!»
Меценат просил их пощадить, причем директор, тронутый,
посмотрел на всех учителей и
на всех
учеников, как бы говоря: «Величие всегда сопровождается кротостью».
Он рассказал нам, что Яковкин до сих пор только исправляет должность директора гимназии и что ходят по городу слухи, будто директором будет богатый тамошний помещик Лихачев, и что теперь самое удобное время поместить меня в гимназию своекоштным
ученикам, потому что Яковкин и весь совет
на это согласен, и что, может быть, будущий директор
посмотрит на это дело иначе и заупрямится.
— Я бы, однако, дал довольно дорого, чтобы
посмотреть на самого этого гостя, — проговорил слесарный
ученик, который, впрочем, потому и был так щедр, что никому не мог ничего дать.
Пришёл с войны один из Морозовых, Захар, с георгиевским крестом
на груди, с лысой, в красных язвах, обгоревшей головою; ухо у него было оторвано,
на месте правой брови — красный рубец, под ним прятался какой-то раздавленный, мёртвый глаз, а другой глаз
смотрел строго и внимательно. Он сейчас же сдружился с кочегаром Кротовым, и хромой
ученик Серафима Утешителя запел, заиграл...
Часто директор по получении почты сам входил в класс и,
смотря на конверты, громко называл
ученика по фамилии и говорил: «Это тебе, Шеншин», передавая письмо.
Кокошкин не только был охотник играть
на театре, но и большой охотник учить декламации; в это время был у него
ученик, молодой человек, Дубровский, и тоже отчасти ученица, кажется, в театральной школе, г-жа Борисова; ему пришла в голову довольно странная мысль: выпустить ее в роли Дидоны, а
ученика своего Дубровского в роли Энея; но как в это время года никто бы из оставшихся жителей в Москве не пошел их
смотреть, то он придумал упросить Шушерина, чтоб он сыграл Ярба.
Я иной раз
смотрел на него и думал: взять его к себе вроде как в
ученика…
И поднял палец, намекая тем
на прежнее злоречие Иуды. В скором времени и все заметили в Иуде эту перемену и порадовались ей, и только Иисус все так же чуждо
смотрел на него, хотя прямо ничем не выражал своего нерасположения. И сам Иоанн, которому Иуда оказывал теперь глубокое почтение, как любимому
ученику Иисуса и своему заступнику в случае с тремя динариями, стал относиться к нему несколько мягче и даже иногда вступал в беседу.
И вот один за другим поднимали они и бросали гигантские камни, и, удивляясь,
смотрели на них
ученики.
Но Иисус молчит, Иисус улыбается и исподлобья с дружеской насмешкой
смотрит на Петра, продолжающего горячо рассказывать об осьминоге, — и один за другим подходили к Иуде смущенные
ученики, заговаривали ласково, но отходили быстро и неловко.
Ученики удивились и
смотрели друг
на друга с смущением. Петр же ответил...
— Разве есть прекрасная жертва, что ты говоришь, любимый
ученик? Где жертва, там и палач, и предатели там! Жертва — это страдания для одного и позор для всех. Предатели, предатели, что сделали вы с землею? Теперь
смотрят на нее сверху и снизу и хохочут и кричат:
посмотрите на эту землю,
на ней распяли Иисуса! И плюют
на нее — как я!
— Ну, конечно, играли в любовь, без этого
на даче нельзя. Все играли, начиная со старого князя и кончая безусыми лицеистами, моими
учениками. И все друг другу покровительствовали,
смотрели сквозь пальцы.
Оно помещалось в том же громадном доме
на Мясницкой и, не
смотря на строгие условия приема, количество
учеников его год от году увеличивалось.
Справляюсь с тем, как первые
ученики Христа, апостолы,
смотрели на суды человеческие, признавали ли, одобряли ли их?